Монстр сдох - Страница 44

К оглавлению

44

Сморчок был без сомнения профессиональным топтуном, а среди них невзрачная внешность — все равно что добавка к зарплате. Но суть не в этом. Топтун не смог бы его "вычислить" в толпе халявщиков, безусловно утянулся за ним от "Лензолота", а он, самоуверенный болван, не заметил слежки. И легко, будто затмение нашло, пропустил мимо ушей имя Никиты, которое всуе упомянул топтун. Но ведь Никита... Не дай Господи, если это окажется именно тот! Четырехгодичной давности дело о расчлененке, таинственный убийца уходит клязменской поймой, оставив в дураках целую поисковую роту, оснащенную вертолетом и сворой собак. Кошмарное дело, переданное на контроль особому отделу. Впоследствии оно заглохло, отодвинулось в тень других, еще более кошмарных дел, заслонилось разгромом самих органов дознания, но в памяти осело — Никита, Никита, — мифическая личность, неуловимый маньяк, не оставляющий следов, при упоминании о котором самые строптивые и влиятельные фигуранты-подследственные бледнели и замыкались в себе, словно им сулили встречу с Антихристом. И все это значило...

Охранник пропустил его сразу, едва он назвался и козырнул какой-то бумажкой. Сергей Петрович одним махом, минуя лифт, взлетел на третий этаж. К кабинету Леонидовой по пустому коридору подходил крадучись, как по охотничьей тропе. Пожалел, что безоружный, но седьмое чувство подсказывало, что стрелять бы все равно не пришлось.

Он, конечно, опоздал. В шикарном кабинете все оставалось в том же виде, как и несколько часов назад — мебель, шторы, картины на стенах, кожа и сандаловое дерево, — кроме хозяйки. Ее было трудно сразу узнать. Она раздвоилась. Крупное, задрапированное пестрой тканью туловище вольно раскинулось на письменном столе, а растрепанная голова подкатилась почти к дверям и глядела на майора с пола залитыми кровью глазами.

Сергей Петрович был не из слабонервных, нагляделся в жизни достаточно, чтобы не вздрагивать при виде обезображенного трупа, но ему не понравилось, что Леонидову убили, и не понравился способ, каким это проделали. Убийца действовал чересчур хладнокровно, уверенно и нагло.

Пятясь задом, он покинул кабинет и спустился к охраннику. Это был мужчина средних лет, крепкого сложения, с ясным, простым лицом человека, который давным-давно никуда не спешит. Через плечо перекинут автомат Калашникова, на поясе — десантный нож в чехле. Под серой курткой застиранный тельник.

На шее серебряная цепочка с каким-то медальоном.

Весь облик выдавал в нем собрата, офицера спецназа, другое дело, что по нынешним временам никогда нельзя знать, на чьей стороне собрат.

— Скажи, земеля, — обратился к нему Литовцев, — сразу после меня кто-нибудь уходил? Вот только что.

— Разминулся с кем-то?

— Похоже, что так.

— Двое вышли. Ты их не догонишь. В джипе отчалили.

— Как выглядели, можешь описать? Ваши сотрудники или чужаки?

— Тебе зачем?

— Видишь ли, они, скорее всего, убили Леонидову.

— Нинель Григорьевну убили?

— Ну да. Голову ей отхрумкали.

Не сводя с него глаз и передвинув автомат так, что ствол уперся Сергею Петровичу в пузо, охранник снял трубку черного аппарата, висевшего на стене и отдал какие-то быстрые указания. В ту же секунду здание разорвалось от гулкого рева сирены, топота ног, команд и хлопанил дверей. Объявлять тревогу в "Лензолоте", по-видимому, умели.

— Вам придется задержаться, — предупредил охранник.

— Да уж чувствую, — сказал майор.

Глава 11
БАНКИР СЕРДИТСЯ

Известие о трагической смерти Шахова застало Бориса Исааковича за завтраком. Он намазывал медом сдобный кренделек, когда зазвонил телефон. Глазами он попросил Клариссу снять трубку.

— Но это же тебя, милый? — надула губки жена. По утрам она была упрямее обычного.

— Ну и что с того? Я же объяснял сто раз, трубку снимаешь ты. Так положено.

— Не понимаю. Какой в этом смысл? Если звонят тебе, то почему трубку должна снимать я?

Бросив на жену испепеляющий взгляд, Борис Исаакович потянулся к телефону.

— Сумской слушает!

Звонил "кукушонок" из органов, один из тех, кто в банке "Заречный" проходил по смете "расходы на рекламу". Смета, кстати, неприлично раздутая, но у Сумского никак не доходили руки убрать из нее мусор.

Новость, которую он услышал, заставила его побледнеть.

— Как именно? — переспросил он. — Что значит в лесу? Он что, пошел за грибами?

Несколько минут он молча слушал, потом холодно попрощался и повесил трубку. Снова взялся за еду, но замер с крендельком в одной руке и с ножом в другой, словно забыл, что дальше делать.

— Неприятности? — посочувствовала жена. Он окинул ее пустым взглядом.

— Как все-таки хорошо, Клара, что у нас нет детей.

— Почему? Ты же всегда ругал меня за это. И правильно ругал. Без детей — какая семья. Кстати, ты давно собирался к врачу.

— Я?! — от изумления Борис Исаакович уронил кренделек в розетку с медом. — Это я должен пойти к врачу?

— Конечно, милый! Я ходила, теперь твоя очередь.

Он глядел на жену и не находил в ней ничего такого, что могло хотя бы объяснить их союз. Эта мысль посетила его далеко не впервые.

— Скажи, родная, не припомнишь ли случай, когда я что-нибудь сказал, а ты бы согласилась? Я вот что-то такого не помню.

— Ох, Боренька, — Кларисса послала ему свою самую обольстительную улыбку: в его представлении так улыбались шлюхи, заламывающие непомерную цену за свои услуги, — мы же оба отлично знаем: ты помнишь только то, что тебе выгодно.

Она и была, разумеется, шлюхой, хотя, возможно, не в прямом смысле. Он не до конца уверен, что она ему изменяет. Кларисса была когда-то девушкой из хорошей семьи, получившей нормальное воспитание, влюбленной в него, но довольно скоро все это обернулось скучным житейским фарсом. И семья (отец — стоматолог, доцент мединститута, мать — переводчица) скорее напоминала воровскую малину, чем семью, и Кларино воспитание (гувернантка, языки, два года в закрытом колледже в Париже) единственно чему ее научило, так это скрывать свою истинную сущность, хотя, понятно, для жизни это тоже немало. Весь вопрос в том, что прячется за растяжимым понятием — истинная сущность.

44